Великой Победе посвящается...
Мы говорим «война» и подразумеваем «большие слова»: «подвиг», «патриотизм», «родина»... Так было принято. Но, по сути, кроме имени-знамени Тани Савичевой и пятерки пионеров-героев, мы не знаем о «войне детей» ничего. Их воспоминания позволяют не просто показать войну глазами ребёнка, а протянуть ниточку от каждого бьющегося сейчас сердца к сердцу, пережившему главную катастрофу ХХ века. К человеку, даже если погибшему — но не сдавшемуся, человеку маленькому, но увидевшему самые страшные страницы истории. Эта ниточка нужна, чтобы не оборвался мир. Такой, оказывается, хрупкий. Предлагаем Вашему вниманию воспоминания костанайских «детей войны».
Копылова, В.О детях войны / Копылова, В. // Наша газета.- 2007.- 10 мая. - С. 21.
О детях войны
Валентина КОПЫЛОВА
Война -это такое время, когда всё, что не фронт, становится тылом. И жизнь даже в далёком от передовой поселке - это всё равно жизнь по законам военного времени. Его приметы люди запоминают навсегда.
Я родилась в Боровском в 1931 году, по сей день живу в Костанайской области, пенсионерка. Написала вам не ради собственного «я», написала воспоминания от имени детей военных лет, как было.
Как работали
Дети очень много трудились в войну. На летних каникулах жили на колхозном полевом стане, там и ночевали. Собирали колоски, пололи горькую полынь на хлебных полях. На току помогали взрослым у сеялок-веялок. В Боровом хлебный магазин находился в старом центре, где первоначально стоял памятник В.И. Ленину. Мы, дети разных возрастов, занимали там очередь с вечера. Хлеб выдавали по карточкам: эвакуированным - по 400 г, тыловикам поменьше. Ещё в 1948-м году, когда я училась в Кустанайском сельхозтехникуме, нам, студентам, давали хлеб по списку, на вид это было граммов 200.
Помню, боровчане, убрав со своего поля картофель, сеяли там рожь вручную, хотя этого делать не разрешалось. Но каждый год это повторялось - безнаказанно. Убирали её серпами. Вязали в снопы. Молотили цепами. Веяли вручную: становились с ведром против ветра, поднимали его повыше... Мололи зерно на ручных мельницах-самоделках. Мукомолами были дети, как закон. А пекли, в основном, «картопляники» - это картошка, обвалянная немного в муке.
Работали и на сенокосе. Я косила траву литовкой. Лес... поляны... наш балаган из сена. Взрослые, уезжая домой на субботу и воскресенье, наказывали мне и двоюродной сестре-одногодке, чтобы мы вставали пораньше на работу. Но мы спали, как убитые.
Опасаясь волков, мы железную посуду под головы клали. Придут волки - будем греметь, пугать. Стрелять нечем - ни винтовки, ни пороха. Правда, волки сытые - живности вокруг им хватает, получше, чем мы, едят.
Как провожали на войну
На призывном пункте - призывники с вещмешками на спине. Вдруг военком вызывает: «Призывник Разумов (имя я уже не помню), выйди из строя. Почему не остригся?» - «Меня девушка любимая попросила» - «Так, отправим завтра с другой группой». Разумов снял головной убор одной рукой, другой аккуратненько снял с головы свой чёрный чубчик. Хохотали и провожающие, и призывники. Потом строем они ушли за поселок, оттуда на подводах отправились в Кустанай.
Мои двоюродные братья погибли на фронте. Леонид Дмитриевич Плескачёв, 1925 года рождения, шёл в колонне первым (высокий был) на погрузку в эшелон для отправки на фронт. Его двоюродный брат Пётр Иванович Матушкин, 1923 года рождения, стоял у ворот казармы на посту. Они успели обменяться несколькими словами на ходу... Пётр написал домой о встрече с Лёней и добавил «завтра и я иду на фронт». Он был сапёром, без вести пропал в феврале 1944 года. На Леонида пришла похоронка, он погиб в декабре 1943-го.
Об учёбе и оркестре
Школа стояла на берегу озера. Холодно в ней было так, что наш учитель ботаники Иван Васильевич Говорухин говорил, чтобы мы в классе завязывали тесёмочки шапок-ушанок.
Письменные работы мы выполняли в журналах, на разных бланках. Чернилами была сажа древесная. Старались не размазать до проверки учителя. Перья для ручек были №36 (коричневые) и «ласточка» - узкая «талия», белое, на конце с шишечкой (дефицитное).
При клубе эвакуированный Евгений Евгеньевич Крисман, старенький, очень добрый, руководил детским балетным и танцевальным кружками. Я хорошо помню себя на сцене в групповом танце. А потом он создал духовой оркестр. Сделал из своей бамбуковой тросточки и моих лыжных палок дудочки. И вот на сцене сидят музыканты - девочки и мальчики, стриженые «под ноль» (из-за отсутствия моющих средств), в пионерских галстуках. Конферансье объявляет: «Детский духовой оркестр «Боровчанин» исполнит песню «На сопках Манчжурии». И полился вальс, написанный в память о героях, павших за Родину.
Я поздравляю всех с Днём Победы. Здоровья, счастья, благополучия!
Пикельная, Е. Как это было, как совпало, война, беда..: о горьких радостях и светлых надеждах детей, на долю которых выпало пережить тяготы военного времени /Е. Пикельная // Наша газета.- 2015. - 12 марта (№ 11). - С. 30.
Сороковые,
роковые,
свинцовые,
пороховые
Зинаида Прокопьевна помнит,
что даже в голодное военное время
дети не унывали
О горьких радостях и светлых надеждах детей, на долю которых выпало пережить войну
Сейчас часто приходится слышать выражение «дети войны». Используют это словосочетание для обозначения статуса, который пытаются сделать официальным. А как жили дети в военное время, какие у них были радости и заботы? Каково это расти, когда страна противостоит врагу и все живут только одним - ожиданием победы? Об этом рассказывает житель Костаная - Зинаида Почтарь.
Жизнь этой женщины - это конспект летописи страны. Война, подъем целины, широкие шаги послевоенной индустриализации, строительство легендарной Байкало-Амурской магистрали, трудные годы перестройки - все это нанизывалось на нить личной судьбы, оставляя не только записи в документах, но и насечки на сердце. А трудовая биография Зинаиды Почтарь - наверное, одна из самых богатых среди ее сверстников.
Она работала радистом аэропорта, заведующей складом багажа на вокзале, оператором на станции Рудничной - именно она отправляла первый эшелон с нашей рудой в Челябинск. В 36 лет Зинаида Прокопьевна закончила юрфак КазГу и стала работать старшим следователем прокуратуры г. Рудного, получила звание майора. В 1979 году отправилась на БАМ, где работала старшим юрисконсультом. Через три года таежной романтики пришлось вернуться в Кустанай по личным обстоятельствам. Здесь до самой пенсии трудилась председателем профкома городского почтамта. А выйдя на пенсию, не смогла сидеть без дела - преподавала уголовное право в частных вузах.
Кряжики и фанерный пулемет
Военное детство Зины (тогда Блажчук) прошло на Южном Урале, на небольшой станции Таянды, что между Челябинском и Троицком. Родители работали связистами на железной дороге. Отец в первые месяцы войны ушел на фронт - связисты и там были очень нужны. И осталась первоклассница Зина с мамой и бабушкой переживать все трудности военного времени и ждать возвращения отца с фронта.
Таяндинская начальная школа была маленькой - всего-то две классные комнаты. В одной одновременно проводились занятия для 1-го и 3-го классов, а в другой - 2-го и 4-го. При этом дисциплина на уроках была железная. В штате школы было два человека: директор и учитель.
В то время все читали книгу Гайдара «Тимур и его команда». Ребята из этой книги были для школьников Советского Союза примером. И решили таяндинские мальчишки и девчонки, как и тимуровцы, помогать людям, которые в этой помощи нуждались. Никто ими не руководил, сами организовали тимуровскую команду. Собирались по звону колокола. Настоящего колокола не было, и они (как настоящие «дети железной дороги») нашли ему замену - тарельчатый буфер от сцепки вагона. Ударишь по нему - звук слышно далеко. Заслышав этот звон, собирались ребята и шли по семьям стариков: носили воду, кололи и складывали дрова, делали уборку в доме.
Неженок и лентяев тогда среди детей не было. Не помогать маме по хозяйству считалось стыдным.
- У кого были коровы, тем было легче, - рассказывает Зинаида Прокопьевна, - коров запрягали в повозку и так привозили дрова и сено. У нас коровы не было, и дрова нам с бабушкой приходилось возить, используя собственную тягловую силу - на тачке. Благо лес был недалеко. Бабушка выбирала высокую сухую березу, мы ее спиливали, а потом распиливали на отрезки длиной около метра. Бабушка их называла «кряжики». Эти кряжики грузили на тачку и везли домой. Таких кряжиков мы с бабушкой заготавливали много - с лихвой хватало на всю зиму. Даже когда в 1944 году мы переехали в Кустанай, привезли с собой полвагона кряжиков, знали, что здесь трудно с дровами.
Война войной, но детство немыслимо без игр. Самой популярной командной игрой был «чижик» - это что-то вроде лапты, только правила попроще. А для любителей «соло игр» существовала «лянга». Собственно, сама лянга - это кусочек свинца, к которому прикреплен кусочек меха. Этот чудной снаряд требовалось подкидывать ногой, не роняя на пол столько, сколько мог выдержать игрок. «Лянгой» были увлечены все поголовно.
И, конечно, разве могли дети войны не играть в войнушку? А воевать-то надо с оружием. Для этого они мастерили пулеметы. Брали кусок фанеры, прорезали в нем отверстие для дула-палки, а чтобы имитация стрельбы была полной, прилаживали к фанерному пулемету трещотку, сделанную из деревянной катушки для ниток.
Флажки на карте и васильки в поле
Дети, вся жизнь которых была связана с железной дорогой, постоянно бегали на станцию, встречали поезда, забегали на работу к родителям, им все было интересно. Особенно интересно было заглянуть в кабинет начальника станции, где висела большая карта СССР. На ней отмечали черными флажками города, занятые немецкой армией, красными - освобожденные. Дети очень радовались, когда очередной черный флажок сменялся красным, ведь это был еще один шажок к победе.
Когда на станцию прибывал очередной «литер С», работники станции были сосредоточены только на приеме состава. Ведь так обозначались санитарные поезда, в них везли с фронтов раненых в тыловые госпитали. Раненые были разные, в том числе и очень тяжелые. А комфорта в «телячьих» вагонах никакого: бойцы лежали на топчанах и в импровизированных гамаках из простыней.
- Мы заглядывали иногда в эти вагоны, - вспоминает Зинаида Прокопьевна, - и видели, что некоторые гамаки просто пропитаны насквозь кровью раненых, слышали стоны солдат и даже просьбы прекратить их страдания. Это было по-настоящему страшно. Но как мы могли помочь?
Периодически на станцию привозили шинели с фронта. Они были в грязи и в крови, и их требовалось отстирать. Шинели распределялись по семьям станционных жителей. Но как отстирать шинель, если в месяц на семью выдавался всего один кусок хозяйственного мыла (о туалетном даже не мечтали)? Но, как говорится, голь на выдумки хитра. Жители Таянды готовили раствор из золы (по сути, это слабый раствор щелочи), в нем замачивали шинели и мяли ногами тяжелое разбухшее сукно. Наиболее загрязненные места терли куском кирпича. Спустя много лет этим же способом уже другое поколение пользовалось, чтобы состарить новые джинсы.
Работали дети в военное время в поле - пололи пшеницу. Выпалывать нужно было красивые васильки, засорявшие посевы. Раз в день детей, работавших в поле, кормили супом. Суп варили из воды и капусты. Других ингредиентов в нем не было. Пололи, естественно, вручную. Долгие годы потом Зинаида не могла даже смотреть на васильки, хоть цветы и ни в чем не виноваты.
Ученики 1-го и 3-го классов
Таяндинской школы.
Четвертая слева
в верхнем ряду -
Зина Блажчук
Чувство, которое не покидало
Нам сегодня даже трудно себе представить, что такое постоянное чувство голода. Чувство, которое не оставляет тебя целый день и не дает спокойно заснуть.
Вот яркая иллюстрация. Приближался день рождения Зины, и мама спросила ее: «Что ты хочешь в подарок?» Девочка тяжело вздохнула и сказала: «Булку хлеба». Хлеб тогда выдавался по карточкам - 200 г. на человека в сутки. Учитывая, что с остальными продуктами было очень туго, чувство голода было перманентным. Чтобы приглушить его, дети стали курить. Конечно, в самокрутки дети не засыпали табак, а сухие березовые листья. Спички в военное время были дефицитом, зажигать «березовые папиросы» приходилось от солнца с помощью увеличительного стекла. Это помогало хоть немного забыть про голод.
Когда в 44-м приехали в Кустанай, стало еще сложнее. Маминой зарплаты хватало только на 5 кг картошки и пшена - несколько раз кашу сварить.
- Жили мы у вокзала, - вспоминает Зинаида Прокопьевна, - недалеко от водонапорной башни. И вот мы с бабушкой пешком (ведь никакого городского транспорта не было) шли на базар, покупали там картошку, дома бабушка чистила ее тонко-тонко. Картошку варили для мамы, ведь ей требовались силы, чтобы работать. А эти тоненькие, как кружева, очистки варили с отрубями и ели сами. Было невкусно, горько, но после порции такой ужасной еды бабушка выдавала мне маленький кусочек хлеба как лакомство. Маме мы говорили, что свою порцию картошки съели до ее прихода, она и не подозревала, что мы едим очистки. Когда через 10 лет мы с бабушкой рассказали ей, как сохраняли жизнь своей единственной кормилицы, она заплакала. Такая ситуация была во многих семьях. Кстати, во дворе дома, где мы жили, был такой общий холодильник - глубокая яма, на дне которой лежал лед, а сверху все это сооружение накрывалось железобетонной крышкой. Этим холодильником-ледником пользовались жители всех близлежащих домов, и никто ни разу не украл чужое, несмотря на то, что время было голодное и продукты очень ценились. Время было тяжелым, но люди дружили и не пакостили друг другу, во всяком случае, в нашем дворе.
Всего пережитого Зинаидой Почтарь в военные годы и не перескажешь. Очень уж многоцветна эта мозаика детских впечатлений. Что-то помнится, как будто было вчера, что-то покрылось патиной времени. Это те страницы истории и человеческих жизней, которые надо помнить и знать.
Гудова, И. "Ты же блокадная, сильная...": к 70-летию Великой Победы / И. Гудова ; фото К. Вишниченко // Костанайские новости.- 2015. - 26 марта (№ 43). - С.14.
«Ты же блокадная, сильная…»
Когда начиналась бомбёжка, все прятались по закоулкам.
И только одна женщина, наоборот, бежала на взрыв, прямо к месту падения снаряда. Чтобы выжить.
Взрывная похлёбка
Рано утром в доме началась беготня. Федя носился, одеваясь на ходу. С галифе в руках он вылетел из дома, крикнув напоследок жене: «Детей отправь к моим, под Воронеж. Я на войну, Маша». Это был июнь 1941 года.
Больше Мария Левченко своего мужа не видела. Она кричала ему вслед, что нельзя так, сломя голову за Родину, когда свои дети остаются без поддержки. Причем четверо мал мала! Но он ее уже не слышал. Был военным и в таких вопросах, как защита Родины, непреклонен. Наверное, за этот характер она и любила его, и злилась.
Старших детей отправила, как и решил супруг, к его родителям. А грудную Галинку оставила. В городе планировалась эвакуация. Решила, что вместе с малышкой и поедет. Но не успела. В сентябре Ленинград и пригород фашисты взяли в блокаду. Левченко жили в портовом Кронштадте, в 50 км от Ленинграда. И досталось им не меньше, чем ленинградцам.
Начались авианалеты. Выехать уже было невозможно. Потом возникли перебои с едой. Затем с водой. А еды не стало вовсе. Фашистские самолеты сбрасывали на Кронштадт листовки с угрозой превратить «Ленинград в поле, а Кронштадт в море». Но Маше от этих угроз не было страшно. В этой большой беде ее больше волновала трагедия, которая могла случиться в ее маленьком мирке. Дочка начала пухнуть от голода, и сама Мария была истощена до предела. Тогда она решилась: завернула малышку в тряпье, положила на тротуар, рядом узелок с вещами, а сама ушла за угол.
– Говорит, боялась, что умрет, а я останусь без помощи, ведь рядом никого, – вспоминает Галина Федоровна. – Господи, в голове не укладывается, какой ужас пережили люди. В общем, это была уже третья ее попытка. Надеялась, что люди посостоятельнее меня заберут.
Но никто сверток с ребенком не брал. Девчушка еще не ходила, но ползала вовсю. Проснувшись, стала озираться по сторонам. Потом выкарабкалась на дорогу. И упала в лужу. И Мария, наблюдавшая изза угла за дочкой, взвыла, вылетела, подняла ребенка на руки и крепко прижала к себе.
– Ну, значит, если и умирать, то вместе...
С 3 часов ночи они вместе стояли в очереди за продуктами по карточкам. Но давали сущие крохи. Соседка по фамилии Богомолова наставляла: «Шоколад. Меняй на него все, что есть. Он дает энергию. Жизнь». Но Маша выросла в деревне и категорически не верила в эти чудеса. Она придумала другой способ спасения. Ради дочки.
Город часто бомбили. Как только начинался гул, Маша оставляла Галинку дома и мчалась на улицу с кастрюлей в руках. Она выглядела сумасшедшей, самоубийцей. Нормальные ведь стремились в укрытие. Но в эпицентр смерти ее гнало как раз желание жить. Мария давно приметила, что фашисты стараются при налетах разбить фронтовую кухню, которая то и дело обозом шла через город. Вот и в этот раз посреди улицы дымились машины. Едва снаряд попадал в бочку, Маша выбегала изза угла и черпала. Похлебка лилась по асфальту, земле, колесам… А женщина собирала ее в кастрюлю, в подол, в ладошки… И бегом домой.
– Благодаря таким вот взрывным похлебкам мы и выжили. А Богомоловы, они ведь все до одного умерли. В марте нам сообщили, что документы на эвакуацию готовы. Но дороги нет. Только летом 1942 года мы в товарняке выехали из зоны блокады.
Эта игрушка для Галины Котляровой
как память о том,
что у её детей детство уже было.
Дом из окопов
Перед отъездом Маше вручили извещение: «Ваш муж погиб…» Он пробивал «дорогу жизни» на Ладожском озере. Утонул. Ведь дорога была под постоянным обстрелом. А на руках у Марии выжившая в ужасах блокады Галинка. Тощая, с желтым лицом. Но живая. И женщина принимает решение. Вместе с дочкой она сбегает из поезда на Москву и своим ходом направляется в сторону Воронежа. Они ехали, шли, ползли. К своим. Чтобы дальше быть вместе.
– В воронежском селе Ясиновка нас ждали мои брат и две сестры, – рассказывает Галина Федоровна. – Мы ехали к ним очень долго. Все лето. И вот наконец пришли. Но бабушка с дедушкой, узнав, что их сын погиб, сказали маме: «Раз Федьки нэма, вы нам теперь никто».
Галина Федоровна, хоть и плачет, но оправдывает родню тем, что у них было много детей – всех не прокормишь. Хотя обида всетаки засела глубоко.
– Нас выгнали в сарай. Жить там было и холодно, и опасно. А я была в жутком состоянии. Как рассказывала мама, по возвращении из блокады у меня по руке в одну сторону плотным рядком шли вши, и в обратную – так же. Смахнешь, а они через пару минут в том же количестве. Последнюю кровь сосали. Благо, в Воронежской области шикарные луга. Там трав много. Благодаря им мы и выжили. Мама меня купала в этих травах, натирала ими. А потом и суп из них варила, пирожки с травой пекла. И все, вы знаете, все до крошки на четверых делила. Пятой доли я не помню. Таким бы мамам памятники при жизни.
А еще их мать совершила невероятное – построила дом для своих детей. Недалеко от поселка в свое время проходила линия фронта. Так Мария разбирала окопы, бревна откапывала. Галя помнит, как с детворой они эти бревна катили с горки.
– Еще помню, мама звала нас танцевать. Давайте, говорит, ребятки, пляшите все вместе. И сама запляшет. Нам, детям, радостно, а у нее слезы в глазах. Мы ведь так землю притаптывали, пол утрамбовывали. Мамин родной брат приходил рубить бревна, мы кизяком стены мазали. Строили очень долго. Но построили. В нем и жили.
Мамина дочка
Галина Федоровна, по мужу Котлярова, сейчас живет в селе Тарановском. Этой весной встречает свое 75летие. Она одна осталась из семьи Левченко. В ее тарановской квартирке уютно, тепло, на столе фрукты, на полочке рядом с иконкой детская игрушка.
– Внуков?
– Да нет, детей моих. Храню почемуто. Может, в память о том, что у моих детей уже были игрушки. А у меня и детства не было. Возраст подошел в школу идти, а не в чем. В прямом смысле слова – у меня был один валенок и один сапог. Так я, честно признаюсь, воровала постиранную одежду, которую люди сушили, надевала на себя и бегом в школу. Очень учиться хотела. Мама ругала. Но я все же окончила 10 классов, пусть и в фуфайке и резиновых сапогах. Сейчас, когда вижу коляски роскошные, одежду яркую на детях, плачу. Вроде и радоваться надо, а плачу. Сразу свое вспоминаю.
Галя росла слабым ребенком. Часто болела, отставала в физическом развитии. Но силу духа переняла у мамы. Эта девочка, которую за желтый цвет лица и худобу дразнили дети поселка, единственная в Ясиновке закончила 10 классов.
– Бывало, выгонят меня дети, не желая с такой «прокаженной» играть, – вспоминает Галина Федоровна, – я иду домой и реву. А мама мне и говорит: «Нука, успокойся, ты же блокадная, сильная, ты голод пережила. А это все ерунда». И я росла с этой мыслью: я сильная. Мама была деревенской, без образования. Считала, что лучше не выпячиваться. После школы мне сказала: иди работать, это сейчас нужнее. Я сначала пошла дояркой, потом меня забрали в контору, после в бухгалтерию. Библиотекарем работала, а когда выбрали секретарем комитета комсомола, мама и вовсе возмутилась. Говорила, что я, как отец, радею не за свое, а за общее. И вспоминала, как папа с галифе в руках торопился воевать.
Но за этим непониманием стояла обычная женская тревога за самых родных и любимых. Мария подняла всех четверых детей. А когда ее младшенькая Галя вышла замуж и забеременела, она прошептала ей на ухо: «Теперь, Галина, я могу умирать спокойно». В тот день она призналась, что порой сомневалась, выживет ли младшенькая. А Галя не просто выжила. Выучилась, заработала авторитет в коллективе, вырастила двоих детей.
Голод и мандарины
Говорят, бывших блокадников не бывает. Пережитый голод навсегда оставляет отпечаток.
– И это правда. Если честно, я не знаю, что такое не хотеть есть хлеб. Всегда его хочу. Каждую крошку со стола собираю. А еще меня, наверное, ктото жадной и скрупулезной считает, я ведь все подсчитываю и записываю. Это от мамы. Помню, она семечек нажарит и ложкой на четыре кучки. Мне уже лет сколько, а избавиться от дележки не могу. Иду за пенсией сразу с бумажкой на перевод, делю пенсию и внукам в Россию отправляю, на учебу.
А еще Галина Федоровна помнит, как уже после войны жадно смотрела на выброшенные мандариновые корки. Купить мандарины детворе мама не могла, дефицит.
– А сейчас вот ешь, сколько угодно, – она показывает на вазу с фруктами, – да вот беда – нельзя. Сахарный диабет.
– Зачем же вы их купили?
– Вас угощать. Да и врач мне разрешает, если по чутьчуть.
Галина Федоровна чистила мандарин, и комнату наполнял цитрусовый аромат. И она улыбалась. А потом поделилась заветным желанием:
– Я мечтаю побывать в городе моего детства – Кронштадте. Но еще больше увидеть Ладожское озеро, в котором лежит мой отец. Он все сделал правильно. Он воевал за нас. А мы выжили в память о нем. Дом номер 1, улица Ленина, Кронштадт. Зайдите, ребятки, если получится. И цветочек положите на берегу озера. Может, там и памятник есть. Привезите мне фотографию. Я бы и сама в честь 70летия Победы поехала, да финансово не потяну. Потому пока лишь мечтаю…
Пароль «Блокадный Ленинград»
Этот День Победы мы проведем в Ленинградской области. Хотим посетить костанайские адреса блокадного Ленинграда в сегодняшнем мирном Санкт-Петербурге. Дороги, на которых стояли за город до последнего. Дома, возле которых рыдали по окончании блокады. И дома детства, которые пришлось покинуть во время эвакуации, как в случае Галины Котляровой. Одним словом, нас интересуют любые адреса этого города, связанные с костанайцами в годы войны. Ведь за ними стоят судьбы, подвиги, трагедии. Если вы знаете ленинградские истории костанайцев, расскажите нам о них. Мы обязательно посетим памятные для вас адреса, сделаем фотографии, возложим цветы. И, конечно, напишем в газете, чтобы увековечить исторические факты.
Заявки ждем по телефону 8(7142)39-23-73 и на адрес gudova.kn@mail.ru с пометкой «Блокадный Ленинград».
Ирина ГУДОВА gudova.kn@mail.ru 39-23-73
Фото Константина ВИШНИЧЕНКО
